Лезвие бритвы (Иллюстрации Г. Бойко) - Страница 11

К оглавлению

— Тебе хорошо, — буркнул Гаврилов, — а для меня да для него патроны дороже золота…

— А ты напильником гильзу срежь наполовину, — посоветовал Гирин.

— Тогда как стрелять? Огнем шарахнет из барабана!

— И черт с ним! Еще страшнее будет. Только держи подальше от глаз…

— И то! Дело сказываешь… вот эти, которые испорченные, пойдут теперь. Двух хватит?

— Пожалуй, надо три… Помни: сперва ты стреляешь вверх при входе, потом я в Анну, а там ты целишь в мать!

— Чудно все это! Ну ладно, сказано — сделано! Сейчас пойдем.

Начало темнеть, когда Анна стала собирать на стол перед постелью матери, нарочно запозднившись.Они всегда ели вместе- Анна придвигала стол, усаживала больную и кормила ее, потом ела сама, и мать следила за ней тревожно, ласково и жалостно. Сегодня девушка с трудом скрывала от матери колотившую ее нервную дрожь.Покормив больную, она села за стол и переставила маленькую лампу на дальний конец стола.Это был сигнал.С грохотом распахнулась отброшенная сапогом Гирина дверь. Изрыгая гнусную матерщину, в кухню ворвались двое бандитов в расстегнутых гимнастерках, с низко нахлобученными фуражками и наганами в руках. С воплем вскочила, опрокинув стул, Анна. Хлестнул выстрел, наполнив избу громом и кислой вонью бездымного пороха. Широко открыв рот, с вылезающими из орбит глазами, мать Анны уставилась на Гаврилова, который завизжал, как от нестерпимой злобы:

— Ага, попалась! Тогда не добили Павлову суку, теперь пришла пора! Степка (это к Гирину), застрели ее отродье,а я с ней расправлюсь! — вопил Гаврилов, прицеливаясь в переносицу больной.

Но она, белая как мел, не смотрела на него, а следила за метнувшейся к окну дочерью. Грохнул второй выстрел, и Анна повалилась под лавку. Гаврилов и Гирин яростно заревели.Бывший солдат уже прицелился в больную, как произошло то, чего добивался Гирин. Забыв обо всем на свете, кроме своего застреленного детища,мать Анны вдруг издала неясный крик и рванулась с постели.

— Ды-ы-о-ченька! — раздался ее навсегда запомнившийся Гирину вопль.

Больная рухнула на пол, сильно стукнулась головой и, очевидно сделав чудовищное усилие, уцепилась за лавку, пытаясь встать. Гирин и Гаврилов бросились к ней, подхватывая ее под руки. Из последних сил мать Анны попыталась плюнуть Гирину в лицо и потеряла сознание. Гирин, положив ее на постель,слушал пульс, «ожившая» Анна кинулась за водой в сенцы и столкнулась с любопытным и встревоженным Федором. Комсомолец тяжело ввалился в избу и первым делом ухватился за свой наган, брошенный Гириным на стол.

— Ну как? Что? Получилось? Али насовсем убили? — приставал он к Гирину, который только мотал головой, стараясь привести больную в чувство.

Наконец холодная вода,растирания,нашатырный спирт возымели свое действие, и мать Анны открыла глаза.Недоумение,граничащее с безумием, мелькнуло в них, когда она увидела склоненную над ней дочь, живую и невредимую.

— До-чень-ка, Ан-нушка… — глухо и невнятно, запинаясь, сказала больная и с усилием подняла тонкую руку, вернее, обтянутый кожей скелет руки.

Анна упала на ее постель, разразилась безудержными рыданиями. Гирин отступил и огляделся. Гаврилов, весь мокрый от пота, утирал лицо рукавом и приводил в порядок свою поношенную,но аккуратную форму,нарочно расхлыстанную им для приобретения бандитского вида.

— О, и труханул же я, когда Марья… того. Думал, загнулась насовсем, и что же теперь будет? Рисковое,брат, дело!И как это ты сумел меня в него впутать? Обошел ведь,- сердито бурчал Гаврилов, смотря на студента с ласковым одобрением.

— Я больше перетрусил,- признался Гирин.- Затеял дело! А ведь дело таково, что очень просто убить человека. Все перед глазами у меня был Аствацатуров, тот профессор, о котором я вам рассказывал. Поверил я в него не хуже той больной.

— Ладно, вижу, что добром кончилось. Я пойду. — И он приблизился к постели с хитрой улыбкой.- Будь здорова, Марья! Подымайся теперь скорее! — сказал Гаврилов и вышел в сопровождении Федора, немого от изумления.

Каждая жилка еще дрожала в теле Гирина,в горле стоял комок,когда он слушал невнятные, звучащие каким-то нелепым иностранным акцентом слова матери Анны. Впервые после мучительных и долгих лет она могла выразить дочери всю любовь, заботу и тревогу — то, что до сих пор силилась передать глазами. Слезы безостановочно катились по щекам обеих женщин, прильнувших друг к другу в этот час чудесного избавления. Гирин медленно повернулся и шагнул к двери. Анна вскочила и бросилась к ногам донельзя смущенного студента.

— Что вы… как можно… какая ерунда…- запинаясь, забормотал Гирин, одним сильным движением поднял Анну и укрылся в своей комнате, слыша рыдания: «По гроб обязана… никогда не забуду… навеки…»

Страшное напряжение и жгучие опасения последних суток так измучили Гирина, что он обмяк и отупел. Механически свертывая цигарку, он присел на кровать, не раздеваясь и не снимая сапог, попробовал обдумать дальнейшее лечение Аниной матери и… проснулся поздним солнечным утром. С удивлением оглядевшись и потягиваясь онемевшим телом, Гирин поднялся с огромным облегчением. Нечто очень трудное и страшное осталось позади, он победил. Настоящая победа, самая радостная… Какое это счастье — избавить человека, нет, двух от незаслуженно тяжкой судьбы, от последствий давнего преступления! Теперь дело времени, и не очень долгого, чтобы излеченная от паралича мать Анны стала нормальным человеком.

За дверью послышались осторожные шаги босых ног — видимо, не в первый раз Анна подходила и прислушивалась, боясь разбудить.