Сима встретила его в черном свитере и широкой серой юбке. Гирин стал расспрашивать о работе,о спорте. Сима вдруг разоткровенничалась и рассказала ему все о «халифе Гарун-аль-Рашиде» и его «великом визире». Удивительно наивную и добрую попытку найти свою собственную справедливость увидел Гирин в бесхитростном рассказе Симы. Она сидела против него, слегка смущенная, выпрямившись и положив на колени сцепленные руки, а ее громадные серые, широко открытые глаза смотрели прямо в лицо Гирину с доверчивой надеждой на одобрение. Нестерпимая, подступающая к горлу нежность проснулась в нем.
— Когда я слушаю вас,мне хочется стать верным телохранителем халифа, — вдруг сказал он.
Сима внезапно покраснела, вскочила и прошлась по комнате.
— Я ни разу не видел вас в брюках,- сказал Гирин, чтобы переменить тему. — Вы их не носите?
— Обычно нет.
— Почему?
— Они не годятся для моей фигуры, вот и свитер тоже не очень,- девушка покраснела еще больше. — Обязанность хозяйки — приготовить чай, — сказала она свойственным ей полувопросительным, полуутверждающим тоном и вышла.
Гирин пересел к пианино, медленно перебирая пальцами клавиши. Их прохладное и гладкое прикосновение было приятно и немного грустно, как воспоминание о чем-то далеком и утраченном. Звонкой капелью с весенних берез начали падать звуки одной из любимых песен Гирина, прошедшей с ним по жизни. Сима вошла стремительно и присела на ручку кресла, совсем рядом с черной боковиной инструмента.
— Иван Родионович,- прошептала она, — еще. Я так люблю эту вещь.
Гирин повиновался.Сима сидела, как изваяние, пока не вспомнила про чайник.
Японская песня «Сказка осенней ночи», только дважды слышанная им по радио, врезалась в память Гирина, как все, что сильно нравилось ему. Прижимая обе педали, он старался извлечь звуки, похожие на звенящие протяжные ноты кото и семисена. Они взлетали печальными сумеречными птицами, метались над темными водами молчаливых озер и замирали, удаляясь в безграничную ночь. Эта картина рисовалась Гирину в звуках песни и размеренном медленном аккомпанементе. Негромко подпевая мелодию, Гирин не заметил, как снова появилась Сима.
— Мне кажется,что я давно знала и любила это,- задумчиво сказала она. — Может быть, потому, что здесь звучит наша женская печаль.
— Почему именно женская? Мне кажется, что и мужская тоска тоже сюда подходит.
— Нет, это женская,- уверенно заявила Сима.- Потому что женщины страдают больше. Нет, я не имею в виду обычное рождение детей. Мы психологически более ответственны за жизнь, чем мужчины, и эта ответственность на всю жизнь, она не снимается, а усиливается с любовью, стократно возрастает с рождением ребенка. Нет, я не совсем…
— Совсем! Вы, оказывается, думаете так же, как и я, а я ведь немало лет…
В комнату вихрем влетела Рита, такая красная от возбуждения, что даже веснушки совершенно исчезли. С мальчишеской улыбкой девушка была так очаровательна, что Гирин невольно залюбовался ею, и Рита, заметив это, смутилась.
— Сима, роднуля, великий мой халиф, спасай визиря! Он погиб!
— Что такое? — встревожилась ее подруга. Рита в нерешительности посмотрела на Гирина, потом отчаянно тряхнула головой.
— Скажу все! Иван Родионович, он свой, поймет, а с тех пор, как вы… — Рита еще больше покраснела и внезапно выпалила:- Сима, я влюбилась!
— Зачем же трагический тон?Могу только поцеловать тебя и сказать: наконец-то!
— Ой, халиф, все очень скверно! Он иностранец и вообще мне не нравится!
— Опомнись, Маргарита! Что ты городишь! Влюбилась, а не нравится? Когда это случилось?
— Совсем на днях, и с тех пор я точно под гнетом.Когда мы вместе,стоит ему посмотреть,и я вся во власти его силы.Кажется,прикажи он,и я кошкой подползу и буду тереться о его ноги. Ужасно, так еще у меня не было. И главное, я еще не знаю,полюбила ли,а уже нет радости.Теперь понимаю то, что прежде казалось сантиментами. И я готова о всем забыть и боюсь его, боюсь сделать какую-нибудь ошибку, неверный жест, не то слово. Он ласково улыбается, а изнутри его точно смотрят недобрые глаза и следят, следят!
— Как-то нехорошо, девочка. Не понимаю. Кто он?
— Не скажу! Голова идет кругом. Вот так! — Рита бешено закружилась перед зеркалом, остановилась, притихла и села на винтовой стул перед пианино.
Сима и Гирин молча наблюдали за ней. Рита медленно коснулась рукой клавиш, взяла несколько нот и вдруг заиграла красивую тревожную мелодию, никогда не слышанную прежде Гириным. Он вопросительно посмотрел на Симу.
Тянется дорога, дорога, дорога,
Катятся колеса в веселую даль…
Что ж тогда на сердце такая тревога,
Что ж тогда на сердце такая печаль!
— Песенка шофера из бразильского кинофильма, — шепнула Сима.
Рита продолжала петь о спутнице,сидящей рядом,о том, что поворот сменяется поворотом, а далекая цель не показывается. Рита умолкла, опустив голову, и Гирину показалось, что на ее глаза, только что вызывающе блестящие, навернулись слезы.
— Ну, хорошо, мы все поняли, а теперь рассказывай. Кто он?
То, что Сима,не задумываясь, сказала «мы», а не «я», промелькнуло радостью в душе Гирина.
— Он профессор археологии из Анкары, зовут Вильфрид Дерагази.
— Постой чуточек. Из Анкары? Это из Турции? А что он делает здесь? В научной командировке?
— Да, да! Он приходил к папе. Я познакомилась с ним, была в театре два раза. Потом мы гуляли,потом ездили на машине просто так, по Москве катались, потом он хотел,чтобы я пошла в ресторан,а я не пошла, потом он у нас ужинал.